Они лежат на узких столах под слепящими лампами, бесформенные груды плоти, обездвиженные и беспомощные, как звери, попавшие в капкан. Четырех женщин отделяет друг от друга только занавес. Из тела каждой, между ногами, тянется электрический провод. Он подсоединен к прибору с мерцающей электрической лампочкой, из которого беспрерывно ползет нескончаемая бумажная лента, падающая на пол складками, со временем превращающаяся в гору бумаги. Другой провод, передающий данные о внутриматочном давлении, тоже тянется к прибору, который извергает свой собственный поток кривых линий. Женщинам говорят: “Лежите спокойно. Любое ваше движение влияет на работу монитора”. Но они и без того не в состоянии пошевелиться. Ни одна из них не чувствует своего тела от груди до самых кончиков пальцев. В вену на плече введен катетер для эпидуральной анестезии, через который можно подать дополнительную дозу обезболивающего состава, как только появятся какие-нибудь ощущения. Сестра тихо ходит от одной пациентки к другой, проверяя показания приборов. Одна из женщин спрашивает, нельзя ли ей попить, у нее пересохло во рту. “Мне очень жаль, но вам нельзя ни пить, ни есть”. Сестра хмурится, глядя на ленту, выползающую из принтера, и поворачивается к другому прибору.
Все это происходит в западногерманской больнице, но такую же картину можно наблюдать в любом современном родильном отделении, переполненном современным оборудованием, в оснащенности которым своих отделений акушеры-гинекологи соревнуются друг с другом. Мне вдруг кажется, что эти женщины похожи на дойных коров на оснащенной электроникой молочной ферме космического века: они занимают минимальное пространство и доставляют минимум хлопот. Рождение каждого ребенка — это управляемый, анализируемый, измеряемый и ежеминутно фиксируемый процесс. “Я уверена, что все будет в порядке, — говорит одна из женщин. — Я чувствую себя в безопасности”. И это все, что она может сказать о своих эмоциях во время рождения ребенка: чувство безопасности, а после рождения — облегчение.
Роды другой женщины, на этот раз во Франции. Она в небольшой комнате, свет приглушен, рядом с ней акушерка и муж, они поддерживают роженицу. Она расположилась на низком помосте в углу комнаты. На помосте мягкие подушки. Но ей удобнее стоять на корточках; муж поддерживает ее, стоя у нее за спиной. Все очень спокойно. Здесь нет ни тикающих и гудящих приборов, ни громких звонков, все говорят очень тихо. Сюда не доходит обычная больничная суета, телефоны звонят вполголоса, здесь не слышно торопливых шагов. Это родильное отделение, в котором работает Мишель Оден. Несколько минут назад женщина ходила по комнате — ей не хотелось ни сидеть, ни лежать — и останавливалась только во время схватки, чтобы прижаться к мужу, опереться на него. Сейчас же начинается вторая стадия родов, и ей хочется согнуть ноги в коленях, чтобы тяжесть, которая давит изнутри, опустилась вниз и расправила сложенные гармошкой складки влагалища, чтобы оно раскрылось как можно шире и голова ребенка могла выйти через него.
Роженица полностью погружена в свои переживания. Все остальное для нее сейчас не существует. Ей ничто не мешает. Кажется, она замкнута в собственном круге творческого одиночества. Она точно знает, что ей нужно делать, и не нуждается в советах, потому что она в полной гармонии со своим телом и с той энергией, которая могучими волнами прокатывается по нему. Она вся во власти одного желания: вытолкнуть из себя ребенка. Акушерка ждет, опустив руки, время от времени повторяя: “Хорошо… хорошо…” Вдруг женщина издает протяжный низкий крик, и становится видна головка ребенка, уже рожденная. Во время следующей схватки женщина снова кричит: удивление и торжество, боль и ликование, возможно, экстаз, — все в одном крике. Головка ребенка выскальзывает наружу, и все его тельце скользит на пеленку, расстеленную, чтобы принять его. Мать опускает глаза на ребенка, берет его на руки, прижимает к груди. “Я не могу поверить. Это потрясающе! Не плачь, мой маленький, мой малыш! Мой малыш! Это сказка! Потрясающе!” — повторяет она снова и снова. Глаза ее сияют, в них стоят слезы, она смеется и в то же время плачет. Муж обнимает и целует ее. Им никто не мешает. Он целует пяточку малыша — и снова свою жену. Он тоже плачет от радости и удивления перед тем, что случилось. Для некоторых женщин роды бывают такими. Они могут быть такими.
Впервые я встретилась с Мишелем Оденом в 1977 году, после моего доклада на международной конференции по акушерству. Тогда я сказала: “Самая подходящая обстановка для родов — такая, в которой приятно было бы заниматься любовью”. Мишель Оден прислал мне записку, в которой говорилось: “Я согласен. Приезжайте и посмотрите, что мы делаем в Питивьере”. В то время я писала, живя в старом доме в лесу Фонтенбло. Городок Питивьер находится всего в полумиле езды оттуда. Так, по счастливой случайности, я познакомилась с Мишелем Оденом и поняла, что женщины в США и Великобритании должны узнать о его работе. Я увидела человека, который был не просто вра-чом-акушером, но постановщиком пьесы под названием “Роды”. Он переживал это событие вместе с рожающими женщинами и был на их стороне.
Для врача-акушера очень привлекательна роль режиссера в драме рождения. “Активное управление” родами сейчас в моде, и хорошим специалистом считается тот гинеколог, который умеет взять контроль над родами в свои руки и провести их в соответствии с определенной моделью. Женщине же отведена в этом процессе пассивная роль. Это обездвиженный пациент. Ее беспомощность усугубляется тем, что она находится в положении камнесечения, то есть лежит на спине с согнутыми в коленях ногами, зафиксированными в подставках на родильном столе, — поза, которая является общепринятой по той простой причине, что очень удобна для гинеколога; но она не является таковой для самой роженицы. Многие женщины жалуются, что им больно и страшно выталкивать из себя ребенка на воздух, лежа на узком и плоском столе.
Мишель Оден создает такую обстановку для родов, в которой женщина вольна вести себя, как ей хочется. Здесь можно все. Если она хочет кричать, она кричит. Если ей хочется быть в темноте во время родов или чтобы в это время с ней были ее дети, хочет ли она ходить по комнате или лежать в бассейне, наполненном водой, — она может делать, что ей вздумается. Многие женщины выбирают вертикальное положение во время второй стадии родов. Они сидят на корточках, поддерживаемые врачом, акушеркой или кем-то другим, кто присутствует при родах. Ребенок выскальзывает на пол, и мать сразу же видит его и сама может взять на руки.
И после родов Мишель Оден предоставляет инициативу матери. В этом он расходится с Фредериком Лебуае, чье ученье вдохновило Одена. Некоторые из методов Лебуае, например, купание новорожденного, он использует в Питивьере. В фильме Лебуае о родах мать пассивна; врач принимает ребенка и массирует его тельце, в то время как он лежит на животе у матери, или же он сам купает новорожденного в специальной ванночке, стоящей в отдалении от матери. Она протягивает руки к ребенку, желая дотронуться до него, но это не входит в планы Лебуае. Его внимание полностью сконцентрировано на новорожденном. Контакт матери с ребенком считается второстепенным, это следующая стадия. В противоположность такому подходу, женщине, рожающей у Мишеля Одена, уготована более активная роль. Это она дает жизнь ребенку. Мать обычно первая дотрагивается до ребенка, она сама вместе с его отцом купает малыша в ванночке, которую ставят прямо перед ней, между ногами.
Характерная черта Одена в том, что он готов учиться у самих женщин, — готовность, редко встречающаяся у акушеров. В его планы не входит учить женщину, что ей делать во время родов, или говорить, какова ее роль в процессе рождения ребенка. Стиль Мишеля Одена совершенно другой. Он пытается понять, чем он может помочь женщинам, которые хотят, чтобы роды были интимным, в высшей степени творческим событием в их жизни. Он не обещает, что произойдет чудо или что роды будут быстрыми. Он старается создать такую обстановку, в которой женщина ни в коем случае не была бы ни пациенткой, ни просто сокращающейся маткой с родовыми путями, ни сложным репродуцирующим механизмом, но была бы самой собой.
Так обычно бывает, когда роды проходят в обстановке, которую роженица сама контролирует: дома, где врач, если он есть, и акушерка — гости. Конечно, такого не бывает в больнице. Наша западная система родов наложила множество запретов на “то, что естественно”, и вытравила сексуальность из процесса родов. Акушерская наука предписывает вмешательство на всех его стадиях: начиная с обязательного выбривания лобка и столь же обязательной клизмы или слабительной свечи и кончая прокалыванием околоплодного пузыря, введением окситоцина, использованием электронных датчиков, а также лекарств, оказывающих успокаивающее действие, притупляющих ощущения и вызывающих ложные ощущения, галлюцинации и потерю памяти, изменяющих химический состав организма женщины, а также уменьшающих поступление кислорода к плоду, отчего вместо маленького любопытного исследователя мира с широко открытыми глазами рождается безвольный сонный комочек с головной болью.
В последнее время поощряется участие отца в родах, но наше общество предлагает ему как будто в насмешку роль “свидетеля” той же мере не принимая целей “безболезненных родов” по Ламазу, мы отрицаем мужское восприятие родов, чтобы заново открыть главное значение опыта родов для самих себя. Быть “сознательной”, переживать самое интимное событие жизни, организуя его в соответствии с “логичной” акушерской или же изобретенной Ламазом атлетической, четко ориентированной моделью родов, означает, по существу, признание главенства мужчины в процессе родов.
Когда Мишель Оден говорит, что нам необходимо избавиться от культурного слоя в восприятии родов, чтобы обнажилась наша инстинктивная сущность, он ни в коей мере не проповедует простую идею возвращения к идеалу “примитива”. На самом деле, обращаясь к достижениям нашей культуры и цивилизации, он приспосабливает их к инстинктивным потребностям женщины во время родов. Например, он работает в условиях больницы, а не на дому, и считает, что при родах должны присутствовать профессионалы, имеющие специальные знания и навыки. Приглушенный свет, музыкальные записи, если женщина хочет слушать музыку во время родов, бассейн с водой для расслабления — все это продукты современной индустриальной цивилизации. Но Мишель использует их с целью изменить больничную обстановку так, чтобы женщины могли свободно проявлять те чувства, которые они испытывают во время родов; он расчищает путь для физиологических родов, в противовес “медицинским”.
Значительное влияние работы Одена на взгляды женщин в Западной Европе объясняется непростым комплексом причин. Как врач, работающий в больнице, официальном медицинском учреждении, он демонстрирует, что роды могут быть в большей степени проведены так, как этого хочет женщина. Женщине как бы разрешают, впервые со времен Дик-Рида, который в девятнадцатом столетии заговорил о влиянии разума и тела на процесс рождения, поступать так, как ей хочется. Но особенно важно, чтобы разрешение исходило от врача. То, что женщина знает сама, не может быть принято, опыт ее не может быть признан имеющим законную силу до тех пор, пока мужчина, предпочтительнее врач в белом халате, не объявит этот опыт приемлемым.
Мишель Оден очень хорошо знает об этом парадоксе. Он призвал к возрождению роли акушерки, традиционно помогающей при родах. На деле же он пошел дальше: в Питивь-ере он возродил акушерское искусство; здесь акушерка — главное лицо, от которого зависит все вокруг. Именно благодаря профессионализму и преданности акушерок, их любви создается здесь та особая атмосфера, которая знакома каждой женщине, родившей ребенка с помощью акушерки.
На каждые роды они приносят с собой не только профессиональные навыки и внимание, но тепло и радость. Те из нас, кто столкнулся с проблемой общения с властной акушеркой или врачом, который обращается с пациентками, как с несмышлеными детьми, знают, как плохие отношения с ухаживающими за ними во время родов могут все испортить и превратить самые счастливые из родов в страшную пытку.
Секрет успеха Мишеля — в теплых профессиональных отношениях с акушерками, в том, как они все вместе стремятся к достижению общей цели. Женщины, рожающие в Питивьере, не страдают ни от негативных последствий плохих отношений между акушерками и врачами, ни от противоречивой неудовлетворенности акушерок, чувствующих себя бессильными как что-либо изменить, так и контролировать ситуацию в рамках авторитарной системы акушерства.
Рождение, как и смерть, — универсальный опыт. Роды могут стать самым творческим из всех событий в жизни многих женщин. Событие это может стать паузой в потоке человеческого существования, эпизодом, который слабо или совсем не связан со страстным желанием, создавшим ребенка, а может быть пережито красиво и с достоинством, и сами роды станут тогда торжеством радости.
Роды — это то переживание, которое для меня, женщины, является столь же напряженным и интимным, как для китайской крестьянки, эскимоски, женщины, живущей в южноамериканском бедном городке, в кочевой кибитке или в африканской хижине. Поэтому то, как мы рожаем, — политический вопрос. Существо его в том, что каждая женщина имеет право свободно выбирать, каким образом ей рожать ребенка, право на роды, окруженные любовью. Многие элементы той системы, автократичной, обезличенной и деградирующей, на которой основаны женское здравоохранение в целом и социальный контроль над женским телом, выкристаллизовались в рамках системы деторождения: для многих из нас во всем мире — это родильные дома, организованные по принципу молочных ферм, и конвейерообразная гинекология.
Проблема родов в настоящее время стала центральной для женщин, стремящихся изменить отношение мужчин к женскому здравоохранению и к женскому телу. Впервые участвующие в движении за свободное детособытия вместо роли любящего, сопереживающего участника родов, когда мужчина может почувствовать, что он действительно участвует в великом событии рождения ребенка. Присутствие человека, которого женщина хочет видеть рядом с собой во время родов, желательно до тех пор, пока он не мешает, не задает лишних вопросов и выходит из родильной комнаты, когда его об этом попросят.
Обычная роль присутствующего при родах в наше время обычно сводится к тому, что он наблюдает за мониторами и предупреждает роженицу о приближающейся схватке. Обстановку родильных комнат во многих больницах стараются приблизить к домашней: они удобные и уютные — и это огромный шаг вперед. Но все же эти комнаты — карикатура на домашнюю обстановку. Я родила пятерых дочерей дома, и до сих пор удивляюсь, когда женщины, рожавшие в больнице и довольные условиями родов, говорят: “…и они разрешили мне… ; врач говорил, чтобы я…”; “они разрешили моему мужу…”.
Конечно, так можно рассказывать и о родах в Питивьере. В конце концов, руководство этим заведением тоже в руках медицинского персонала. Отличает его от других больниц то, что властвовать здесь Мишель Оден предоставил самим женщинам. Есть один жест, который у меня ассоциируется с образом Мишеля и дает ключ к разгадке всех здешних тайн: он лучезарно улыбается и, разводя руками, говорит: “Почему бы и нет?’. Когда женщины спрашивают, можно ли им сделать то или это, и он считает, что можно, — он всегда отвечает именно так, хотя другие врачи сказали бы: “Это нарушение медицинских правил!” или: “Да вы с ума сошли!”.
Единственный вид помощи, который мы не оказываем и которого ожидают от нас почти все беременные, — применение болеутоляющих средств. Когда женщина договаривается о родах в клинике Мишеля Одена, с ней заключают безоговорочный контракт о неприменении болеутоляющих средств при нормальном течении родов. Оден обязуется сделать все возможное, чтобы помочь ей не бороться с собственным телом, не отключаться от него, но работать с ним. Здесь некоторые читатели могут задуматься над проблемой естественных родов и той власти, которую имеет врач-акушер над рожающей женщиной. Если женщина действительно имеет право выбирать, не ущемляется ли таким образом это право? Разве не само собой разумеется, что человек имеет право получать лекарства, ослабляющие боль? Шведские женщины считают, что это само собой разумеется, и шведский парламент принял закон, гарантирующий полное обезболивание во время родов всем женщинам. В результате в начале родов женщине вводят демерол, ослабляющий боль при схватках и имеющий снотворный эффект, затем производят эпидуральную анестезию, которая делает бесчувственной всю нижнюю половину тела, а после, когда во второй стадии родов эпидуральная анестезия перестает действовать, делают блокаду органов половой системы, чтобы совершенно обезболить выход ребенка.
Предоставить женщинам право выбирать роды с обезболиванием или без него значило бы разрушить саму атмосферу клиники Мишеля Одена. Акушеркам, внимание которых здесь полностью направлено на роженицу, пришлось бы наблюдать еще и за аппаратурой. Если бы здесь применяли эпидуральную анестезию, пришлось бы устанавливать электронные мониторы. Если мы изначально вмешиваемся в естественный процесс, проходящий в организме, это влечет за собой необходимость постоянного вмешательства в дальнейшем. Поскольку чувствительность организма женщины сведена к нулю, часто требуется наложение щипцов. При эпидуральной анестезии в пять раз увеличивается число случаев, когда их применение становится необходимым. Если бы роженицы имели право требовать эпидуральную анестезию, Одену пришлось бы применять щипцы. Женщины, которые сейчас рожают самостоятельно, превратились бы в пациентов, которым врачи рожают их детей и которых необходимо переворачивать, осматривать, за которых нужно все делать до и после родов, — они бы уже не смогли по-настоящему сыграть данную им природой роль роженицы. Это, в свою очередь, означало бы, что рожающим без анестезии уделялось бы меньше внимания, поскольку акушерки и врачи были бы заняты родами с операционным вмешательством и “интересными случаями”. Есть еще одна составляющая в системе взглядов Мишеля Одена, которую многим из нас трудно принять: он настаивает на том, что роды — процесс инстинктивный, это то, к чему женщину нет надобности готовить. Наоборот, она должна выбросить за борт ненужный груз сознательного. Не это ли еще один путь, который ведет женщину к биологическому знанию о том, что такое быть истинной женщиной? Помочь отключить рациональное мышление и объяснить, что ей нужен только инстинкт, чтобы родить ребенка, — в этом видит свою задачу доктор Оден.
Не приемля общепринятые медицинские роды, во время которых женщина становится пассивным объектом на родильном столе, и в рождение женщины, которые по самой природе их отношения к проблемам дома и семьи раньше были аполитичными, взялись за руки, чтобы присоединиться к политическому движению. Ранее феминистки считали роды делом третьестепенным в ряду других женских проблем, рассматривая их как помеху на пути развития женщины. Сейчас стало ясно, что это именно та сфера, в которой необходимы решительные изменения.
Перемены в практике родовспоможения, которые позволили бы женщинам заново открыть для себя спонтанные сексуальные ритмы родов, в основном происходят не по инициативе акушеров, а под давлением женщин, которые имели возможность родить так, как они сами сочли нужным, в обстановке, обеспечивающей эмоциональную поддержку, пережив это событие как ничем не сдерживаемую, радостную страсть.
Задача, которую Мишель Оден ставит перед нами, — изменение культуры деторождения. Но он не предлагает готовых рецептов. Некоторые женщины на самом деле ищут врача именно авторитарного типа, перекладывая ответственность за свое собственное тело и опыт, который они не желают самостоятельно пережить, на плечи этой сильной личности. Мишель первый попросит тех, кто хочет получить гарантированное обезболивание и избавление от ответственности за происходящее, к нему не обращаться. В Питивьере центром драматических событий являются сама женщина и ее драматические переживания, но не фигура врача-акушера, не больничный распорядок и не работа бригады медиков, ведущих пациентку во время родов. Мишель любит это событие — роды и волнение, испытываемое им, когда он узнает заново, каким оно может быть и каковы истинные желания женщины. Он получает удовольствие от рождения ребенка, но не потому, что оно происходит под его руководством. Самое важное заключается в том, что Мишель Оден прислушивается к женщинам. Он находится рядом с ними не для того, чтобы главенствовать, но чтобы служить, не диктовать, но учиться. Он несет в себе опыт свидетеля каждых родов как путешествие в неизведанное, совершаемое всеми теми, кого объединяют страстное стремление, творческая боль, тайна и высшая радость.
Шейла Китсинджер
Содержание
Предисловие к английскому изданию
Предисловие к русскому изданию
Питивьер
До рождения
Помощь женщине в родах
Первый час и после
Против догм в акушерстве
Возрожденные роды
Примечания
Предисловие к русскому изданию
Эта книга о деторождении первоначально была рассчитана на американского читателя. Она была написана в начале 80-х, когда во всем мире началось безудержное распространение американского стиля жизни. Прочитав множество лекций во многих американских штатах и встретившись со многими людьми, в том числе с профессионалами, я убедился в том, что американское акушерство стоит на ошибочном пути, пути опасном. Поэтому для меня было важно как можно скорее начать спор с приверженцами североамериканской модели отношения к родам. Я сделал это, просто обобщив то, чему научился, работая во французской муниципальной больнице. Я попытался рассказать о том, как мне пришлось в корне изменить свои взгляды, о том, что представляет собой родильное отделение, когда медицинский персонал понимает, насколько окружающая женщину обстановка важна для нормального течения родов, для первого контакта матери и ребенка и для начала грудного вскармливания.
Почему я хочу, чтобы книга вышла в вашей стране? Я считаю своим долгом предупредить россиян об ошибках, допущенных в развитии акушерства и всей области деторождения во Франции, США и других западных странах. Вам еще не поздно принять меры к тому, чтобы предотвратить некоторые из этих ошибок.
Почему я считаю актуальным издание книги в России именно сейчас? В течение последних двадцати лет большинство детей на Западе рождается в окружении бесчисленных электронных приборов. В конце 60-х врачам-акушерам казалось, что если бы они могли постоянно слышать сердцебиение ребенка во время родов благодаря электронным приборам, они смогли бы создать наилучшие условия для своевременного вмешательства в том случае, если ребенку угрожает опасность. Они считали, что электронные приборы помогут сделать роды более безопасными. Однако это было только предположение. Оно не подтверждалось никакими научными данными.
В последнее время происходят события, свидетельствующие о том, что мы, возможно, живем в конце электронной эры. Мы — свидетели поворотного момента в истории деторождения.
Поворотный момент — это конкретное событие, имеющее точную дату. Я предлагаю считать такой датой 12 декабря 1987 года. В этот день в “Lancet”, одном из самых пре-
стижных и авторитетных медицинских журналов мира, появилась очень важная статья. Она была посвящена результатам восьми значительных исследований, проведенных в разных странах. Целью этих исследований, анализировавших тысячи родов, было сравнение групп женщин, рожавших с применением электронных приборов и без их применения (в этих случаях сердцебиение ребенка время от времени слушала акушерка). Результаты большинства из этих исследований уже публиковались в других авторитетных медицинских журналах ранее; новым было то, что в этой публикации они впервые были собраны воедино. Общий вывод состоял в следующем. Применение электронных приборов во время родов, никак не влияя на такие показатели, как число детей, родившихся живыми, и число детей, родившихся здоровыми, ведет к значительному увеличению количества случаев кесарева сечения и наложения щипцов. Оно делает роды более трудными и опасными; большее число детей приходится спасать при помощи операций. Это значит, что пришло время готовиться к наступлению постэлектронной эры . Это значит, что пришло время поставить новые вопросы, касающиеся влияния обстановки на процесс родов и на первый контакт матери и ребенка. Вот почему эта книга вдруг оказалась актуальной.
Со времени написания этой книги мое понимание влияния окружающей обстановки на роды значительно углубилось благодаря опыту домашних родов. Теперь я лучше понимаю важность некоторых деталей, таких, например, как размер комнаты. Комната для родов должна быть маленькой: в ней легче обрести чувство уединенности. Мне также стало ясно, насколько важно, чтобы комната эта была затемненной. Теперь я имею смелость утверждать, что присутствие отца ребенка может отрицательно сказаться на процессе родов, если он ведет себя как наблюдатель, постоянно разговаривает, пытается смотреть в глаза жене тогда, когда этого не надо делать, или же старается помогать, когда главное — не мешать.
Я все время помню, что человек — млекопитающее животное. Млекопитающие стараются найти для родов уединенное место, им необходимо в этот момент одиночество.
Я научился относиться с должным уважением к работам некоторых ученых, таких, как Найлз Ньютон (Niles Newton), изучающих поведение млекопитающих. Все выводы этих ученых оказываются совершенно верными, когда мы рассматриваем поведение человека.
Вот почему на заре постэлектронной эры главным вопросом является следующий: как создать атмосферу уединенности даже в больнице? Как раз эта тема является центральной в моей книге. В будущем нам нужны будут родильные отделения, обстановка в которых была бы совершенно домашней. Они ничем не должны напоминать акушерские отделения электронной эры. Такие родильные дома призваны будут сыграть важную роль в обучении настоящих акушерок.
Живущие в постэлектронную эру люди поймут, почему в нашей урбанизированной жизни необходимо найти место такому явлению, как домашние роды.
Чтобы подготовить наступление постэлектронной эры, акушерству придется стать более научно обоснованным. Нам необходимо лучше знать нормальные физиологические процессы, происходящие до, во время и после родов. Мы должны более объективно относиться к данным статистики. Почему, например, в Голландии, единственной из индустриально развитых стран, где каждый третий ребенок рождается дома, уровень кесаревых сечений составляет 6% (против 25% в других странах), уровень перинатальной смертности ниже 10%, а материнской смертности — ниже, чем 1 на 10000?
В конце 1991 года я побывал в нескольких родильных домах Москвы и обнаружил очень хорошие результаты при тех немыслимо низких затратах, которые поражают человека, пользующегося западными критериями оценки. В то время как уровень младенческой смертности (детей до года) высок, уровень перинатальной (до достижения ребенком семидневного возраста) и уровень материнской смертности могли бы считаться приемлемыми по западным стандартам. Частота кесаревых сечений меньше, чем в Америке, и почти все мамы кормят детей грудью, выйдя из роддома (в Америке примерно 50% матерей продолжают кормление грудью, вернувшись домой после родов).
Одна из главных причин таких хороших статистических показателей в том, что в ваших роддомах нет электронного оборудования. Другая — в том, что роженицы находятся в основном в окружении женщин.
Что бы я изменил в ваших больницах, так это жизнь матери и ребенка в первый час после его рождения. Ваши врачи должны избавиться от страха перед микробами и научиться делать различие между привычными и непривычными бактериями. Давайте вспомним, что у новорожденного ребенка нет бактерий, и в течение первых часов после рождения его слизистые оболочки заселяются миллиардами различных бактерий. В крови новорожденного ребенка присутствуют те же антитела, что и в крови его матери. Другими словами, бактерии, носителем которых является мать ребенка, будут привычными для него, в то время как бактерии, носителями которых являются другие люди, потенциально опасны для него. Привычные бактерии займут “свободную территорию” слизистых ребенка в том случае, если ребенок будет находиться в первый час после рождения в непосредственной близости от матери. Ранний и не ограниченный контакт матери и ребенка необходим и для того, чтобы ребенок мог получать молозиво, столь драгоценное для его здоровья.
В Питивьере, с тех пор как мы поняли важность раннего контакта матери и ребенка, появилась тенденция к уменьшению числа случаев применения медикаментов во время родов. Нам кажется, что роды и родовспоможение приобретают иной смысл, когда мать имеет возможность ожидать награды за тяжкий труд родов: общения с ребенком, которое никто не прервет.
Мне кажется, что сейчас самое подходящее время поделиться моим опытом и знаниями со всеми людьми, говорящими по-русски.
Мишель Оден
Возрожденные роды
Однажды во время конкурса, проводимого французским радио, был задан вопрос: “Что особенного в том, как принимают роды в Питивьере?”. Это был непростой вопрос. Даже мне было бы трудно коротко ответить на него. Как выяснилось, правильным был такой ответ: “Женщины в Питивьере рожают, сидя на корточках”. Совершенно справедливо, но ответов на этот вопрос могло быть множество: огромная роль отводится акушеркам; длительное общение матери и ребенка; купание новорожденных; хоровое пение; приглушенный свет; музыка; бассейны с теплой водой для расслабления.
Но Питивьер — это больше, чем просто сумма этих слагаемых. Питивьер — это отношение, вера в инстинктивный потенциал человека и во внутреннее знание, которое женщины привносят в процесс родов. В Питивьере мы утверждаем, что роды — это сексуальный опыт, мы провозглашаем естественность и свободу как главное условие. Во время беременности женщина вольна приходить в наше отделение так часто (или так редко), как считает нужным. Она вольна отказаться от любой формы подготовки к родам, которая покажется ей слишком “обучающей”. Она может двигаться, как ей хочется, во время родов. Супружеские пары могут вести себя совершенно свободно, уединившись в родильной комнате.
Ввести свободу как явление в больничную практику было непростой и необычной задачей. Действительно, сама идея свободы по определению кажется несовместимой с идеей медицинского учреждения. И все же наш опыт показал, что на практике может быть сделано гораздо больше, чем обычно пытаются сделать. В идеальном случае в учреждении действительно можно создать атмосферу коллективизма.
Пытаясь внести ощущение свободы, организуя пространство родильной комнаты и атмосферу вокруг родов, мы постоянно задаем себе вопрос: “Какова наша роль как профессионалов?”
Профессионалы — медики, сторонники официальной концепции родов, часто своими действиями задерживают формирование у своих пациентов поведения, свойственного будущим родителям. Общение же с обыкновенными жителями не оказывает такого влияния. Мы стараемся быть как можно более тактичными, держаться в стороне, на заднем плане, присутствовать ровно столько, сколько нужно, чтобы убедиться, что ничего опасного не происходит. Хотя наши методы и философия противоречат постулатам акушерства и общепринятой практике, мы считаем, что даже по меркам традиционных акушерских стандартов, таким, как процент смертельных случаев и заболеваемости, родильное отделение в Питивьере является благополучным. Например, с 15 января 1982 года до 30 июня 1983 из 1402 родов в 93 случаях произведено кесарево сечение (6,6%), в 73 — вакуумная экстракция (5,2%), в 84 — эпизиотомия (6%), в 13 — ручное отделение плаценты (0,9%), в 10 случаях дети родились мертвыми (7,1 на тысячу), 22 новорожденных были разлучены с матерями и переведены в отделение интенсивного ухода или в педиатрическое отделение.
За последние 10 лет Питивьер превратился из традиционного провинциального родильного отделения в подобие международного родильного центра, где концентрируются идеи, связанные с новым сознанием, с пониманием того, как важно изменить условия родов. Идея гуманизации родов формировалась не только в Питивьере, но и во многих других местах по всему земному шару. Часто эти маленькие, изолированные друг от друга центры новой мысли уделяли основное внимание личностным, а не техническим или медицинским аспектам родов. Они привлекали внимание людей, выпавших из русла западной медицины, тех, кто чувствовал потребность в более духовном подходе к проблеме благополучия, тех, кого интересовал терапевтический эффект прикосновения, звука, музыки, света, цвета и воды. Антропологи, физиотерапевты, социологи, экологи и работники просвещения в области деторождения присоединились к нам. В то же время акушерки и педиатры во всем мире требовали проявления повышенного внимания к действительным нуждам матерей и новорожденных и пытались привлечь внимание к тому, как эти нужды игнорируются официальной концепцией здравоохранения. Люди, не принадлежащие к кругу профессионалов, защитники прав потребителей и сторонники новых идей, подвергали сомнению традиционную медицинскую практику и само отношение традиционной медицины к родам и пытались изменить их.
Сегодня эти различные группы все активнее общаются между собой. Несмотря на географическую отдаленность друг от друга, они создали мощную сеть, связывающую пионеров акушерства в Европе, Северной Америке, Латинской Америке, Новой Зеландии, Австралии и Японии. Питивьер сыграл важную роль в развитии этих международных связей и продолжает быть координирующим центром. Последние пятнадцать лет в Питивьере собираются для обмена опытом и идеями родители, акушерки, специалисты — медики и сторонники альтернативной медицины со всех концов мира. Сюда приезжали съемочные группы и журналисты из Франции, Германии, Великобритании, Австралии и Японии. Они снимали сюжеты и брали интервью у персонала отделения и у женщин, рожающих здесь. Одну из главных целей нашего отделения можно сформулировать так: быть катализатором процесса возникновения нового понимания. Непрекращающийся поток приезжающих к нам друзей и заинтересованных людей помогает нам в распространении наших идей по всему миру.
Наша концепция нового мышления, однако, не дает готовых ответов на многие вопросы. Например, как относиться к такому парадоксу: мы полагаемся на данные науки и на медиков — профессионалов, пытаясь заново открыть и поддержать возможности женского организма и психики, а также установить особенности формирования естественной связи между новорожденным и матерью? Какова роль мужчины в движении за возвращение женщине возможности пережить опыт родов? Это проблемы, которые волнуют меня. В настоящее время я серьезно думаю о том, чтобы уйти из акушерства; настало время мужчинам уйти из этой области и вернуть женщинам главенство во всем, что касается деторождения.
Хронический кризис акушерства, зревший на протяжении нескольких столетий, сейчас достиг своего пика. Революцию, которую мы ждем, сделают не профессионалы-акушеры, это вообще будут не профессионалы-медики. Но это не значит, что науке и медицине уже не удастся сделать никакого вклада в эту революцию. В будущем, вероятно, технический прогресс сделает возможным применение беспроволочных мониторов для плода, которые позволили бы получать важную информацию о его состоянии, не нарушая естественного хода родов. Достижения таких наук, как нейрофизиология, несмотря на кажущуюся отдаленность от акушерства, тоже могли бы способствовать этой революции. Я думаю, что к родам все чаще будут относиться как к бессознательному процессу, который с успехом могли бы изучать науки, занимающиеся физиологическими изменениями сознания, такими, как сон и оргазм. Однако самыми активными участниками этой революции будут сами женщины.
То, как женщины рожают, как рождаются дети, в большой степени зависит от понимания обществом природы, науки, здоровья, медицины, свободы и человеческих взаимоотношений, особенно отношений между мужчиной и женщиной. Наш честолюбивый проект, цель которого — гуманизация и феминизация родов, предполагает очень простые средства его реализации. Дело в том, что местные жительницы, которые рожали в нашем отделении, воспринимают все, что здесь происходит, как совершенно обычные вещи. Для них наше отношение столь естественно, что они не понимают, что все эти многочисленные посетители и съемочные группы здесь делают. Их удивление стоит того, чтобы о нем поразмыслить.
Скачать книгу
Скачать только этот материал
